Александр Сергеевич Пушкин. Домик в Коломне. Полны - Страница 2

К оглавлению

Плохой уж выйдет: шутками одними,

Тебя, как шапками, и враг и друг,

Соединясь, все закидают вдруг.

XVIII

Тогда давай Бог ноги. Потому-то

Здесь имя подписать я не хочу.

Порой я стих повертываю круто,

Все ж видно — не впервой я им верчу!

А как давно? Того и не скажу-то.

На критиков я еду, не свищу,

Как древний богатырь — а как наеду …

Что ж? Поклонюсь — и приглашу к обеду.

XIX

Покамест можете принять меня

За старого, обстрелянного волка,

Или за молодого воробья,

За новичка, в котором мало толка.

У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,

Отведена особенная полка,

А может быть впервой хочу послать

Свою тетрадку в мокрую печать.

XX

Ах, если бы меня, под легкой маской,

Никто в толпе забавной не узнал!

Когда бы за меня своей указкой

Другого строгий критик пощелкал!

Уж то-то б неожиданной развязкой

Я все журналы после взволновал!

Но полно, будет ли такой мне праздник?

Нас мало. Не укроется проказник!

XXI

А, вероятно, не заметят нас:

Меня с октавами моими крупно.

Однакож нам пора. Ведь я рассказ

Готовил; а шучу довольно крупно

И ждать напрасно заставляю вас.

Язык мой — враг мой; все ему доступно,

Он обо всем болтать себе привык.

Фригийский раб, на рынке взяв язык,

XXII

Сварил его (у господина Копа

Коптят его). Эзоп его потом

Принес на стол … Опять, зачем Эзопа

Я вплел с его вареным языком

В мои стихи? Что вся прочла Европа,

Нет нужды вновь беседовать о том!

Насилу-то, рифмач я безрассудный,

Отделался от сей октавы трудной!

XXIII

Усядься, муза; ручки в рукава,

Под лавку ножки! Не вертись, резвушка!

Теперь начнем. — Жила-была вдова,

Тому лет восемь, бедная старушка,

С одною дочерью. У Покрова

Стояла их смиренная лачужка

За самой будкой. Вижу я теперь

Светелку, три окна, крыльцо и дверь.

XXIV

Дня три тому, туда ходил я вместе

С одним знакомым перед вечерком.

Лачужки этой нет уж там. На месте

Ее построен трехэтажный дом.

Я вспомнил о старушке, о невесте,

Бывало, тут сидевших под окном,

О той поре, когда я был моложе,

Я думал: живы ли они? — И что же?

XXV

Мне стало грустно: на высокий дом

Глядел я косо. Если в эту пору

Пожар его бы охватил кругом,

То моему б озлобленному взору

Приятно было пламя. Странным сном

Бывает сердце полно; много вздору

Приходит нам на ум, когда бредем

Одни или с товарищем вдвоем.

XXVI

Тогда блажен, кто крепко словом правит

И держит мысль на привязи свою,

Кто в сердце усыпляет или давит

Мгновенно прошипевшую змию;

Но кто болтлив, того молва прославит

Вмиг извергом … Я воды Леты пью,

Мне доктором запрещена унылость;

Оставим это — сделайте мне милость!

XXVII

Старушка (я стократ видал точь-в-точь

В картинах Рембрандта такие лица)

Носила чепчик и очки. Но дочь

Была, ей-ей, прекрасная девица;

Глаза и брови — темные как ночь,

Сама бела, нежна — как голубица;

В ней вкус был образованный. Она

Читала сочиненья Эмина.

XXVIII

Играть умела также на гитаре,

И пела: «стонет сизый голубок»

И «выду ль я…» и то, что уж постаре,

Все, что у печки в зимний вечерок

Иль скучной осенью при самоваре,

Или весною, обходя лесок,

Поет уныло русская девица,

Как музы наши, грустная певица.

XXIX

Фигурно иль буквально: всей семьей,

От ямщика до первого поэта,

Мы все поем уныло. Грустный вой

Песнь русская. Известная примета!

Начав за здравие, за упокой

Сведем как раз. Печалию согрета

Гармония и наших муз и дев,

Но нравится их жалобный напев.

XXX

Параша (так звалась красотка наша)

Умела мыть и гладить, шить и плесть;

Всем домом правила одна Параша;

Поручено ей было счеты весть,

При ней варилась гречневая каша

(Сей важный труд ей помогала несть

Стряпуха Фекла, добрая старуха,

Давно лишенная чутья и слуха).

XXXI

Старушка-мать, бывало, под окном

Сидела; днем она чулок вязала,

А вечером, за маленьким столом,

Раскладывала карты и гадала.

Дочь, между тем, весь обегала дом,

То у окна, то на дворе мелькала,

И кто бы ни проехал иль ни шел,

Всех успевала видеть (зоркий пол!).

XXXII

Зимою ставни закрывались рано,

Но летом до ночи растворено

Все было в доме. Бледная Диана

Глядела долго девушке в окно.

(Без этого ни одного романа

Не обойдется: так заведено!).

Бывало, мать давным-давно храпела,

А дочка на луну еще смотрела

XXXIII

И слушала мяуканье котов

По чердакам, свиданий знак нескромный,

Да стражи дальний крик, да бой часов —

И только. Ночь над мирною Коломной

Тиха отменно! Редко из домов

Мелькнут две тени. Сердце девы томной

Ей слышать было можно, как оно

В упругое толкалось полотно.

XXXIV

По воскресеньям, летом и зимою,

Вдова ходила с нею к Покрову,

И становилася перед толпою

У крылоса налево. Я живу

Теперь не там, но верною мечтою

Люблю летать, заснувши наяву,

В Коломну, к Покрову — и в воскресенье

Там слушать русское богослуженье.

XXXV

Туда, я помню, ездила всегда

Графиня … (звали как, не помню, право).

Она была богата, молода;

Входила в церковь с шумом, величаво;

Молилась гордо (где была горда!).

Бывало, грешен! все гляжу направо,

Все на нее. Параша перед ней

Казалась, бедная, еще бедней.

XXXVI

Порой графиня на нее небрежно

Бросала важный взор свой. Но она

Молилась Богу тихо и прилежно